Черные воды бурного потока
(Письмо племяннику)
Рассказ
Дорогой Тимочка! Пишу тебе не просто так, а чтобы ты и твои
сегодняшние внуки точнее знали свои корни. Мне уже 87 и я единственная,
которая еще живет на этой земле из нашей когда-то многочисленной семьи.
...Мой отец, Максим Матвеевич, умер после продолжительной
болезни (5-6 лет) в 1923 году 14 января - на Новый год по старому
стилю. Он вернулся с Первой мировой войны сильно больным. Рассказывал
маме, что на фронте часами приходилось сидеть в холодных болотах в
самую разную погоду. Там он и застудился смертельно. Умер он в возрасте
34-х лет. Мне было тогда всего полтора года, так что я его не могла бы
помнить. От него сохранилась только малюсенькая полуистертая временем
фотография, на которой он - в серой солдатской шинели и в белой
барашковой папахе, видимо уже больной, устало смотрит в объектив
фотоаппарата. У моего дедушки, Матвея Ефимовича, было двое детей: сын
(мой отец), и дочь (о дочери никаких сведений не сохранилось). Дедушка
очень любил сына и нас, сирот, пятерых детей, его внуков. При нем мы
никогда ни в чем не нуждались.
Дедушка был грамотным, справедливым, добрым, щедрым и
красивым. Он был православным, помогал своими средствами строить в
Староверовке (село), где мы в то время жили, церковь, в которой он был
старостой и пел в ней в церковном хоре. Женили его не по любви на
девушке из другого села. Звали ее Полиной. Полина была полной
противоположностью дедушке да плюс еще очень вредная и злая. Ее мы
всегда не любили. Впрочем, как и она нас. Она не любила ни своего мужа,
нашего дедушку, ни своего сына, нашего отца, ни его жену, нашу маму.
Эту же нелюбовь она перенесла и на нас, своих внуков. Сколько
подзатыльников мы, маленькие, от нее наполучали! "Пес вас забери,
пострелята! Надо же, сколько Фенька вас понаплодила! Только и умеете,
что постоянно шкодить!" И подзатыльники, подзатыльники! Слава Богу,
дедушка Матвей мог ее утихомирить.
Жили мы, в основном, на хуторе около станции Власовка в
Харьковской области в большом доме под железной крышей (большая
редкость в тех краях). Этот дом принадлежал еще моему прадеду Ефиму. До
самой смерти прадеда Ефима, человека очень сурового, три его сына
(Матвей, Семен и Егор) жили со своими семьями в одном доме, а после
смерти прадеда все разделились. Наш дедушка как самый старший остался в
этом доме, дед Семен построил дом для своего сына там же, на хуторе, а
сам жил в Староверовке. В Староверовке же жил и дедушка Егор. Село
Староверовка - село Алексеевского района Харьковской области - большое
русское село, разделенное на три части: 1-я Староверовка, 2-я
Староверовка и 3-я Староверовка. У нас же на хуторе было всего три
дома. Помню, что когда я, самая младшая из пятерых детей нашей мамы,
начала ходить в школу, мы с Катей, твоей мамой, уже жили у дедушки
Егора в Староверовке: у него не было детей, а к тому времени наша семья
распалась, потому что нашего дедушку Матвея раскулачили и вместе с
бабушкой Полиной сослали на Соловки. Бабушка до этой каторги не
доехала: умерла по дороге. А на нашу маму и двух моих старших братьев
Николая и Алексея началась охота. Они скрывались от властей и жили
тайком то у разной родни, то у знакомых..
Забегу вперед: дедушка Матвей умер в 1940 году в
Краснограде, от которого до Староверовки совсем недалеко. Было ему к
тому времени 80 лет. В это время он жил у самой старшей из нас, сестер,
у Нюры. Когда началось раскулачивание, чтобы как-то спасти себя и своих
детей, наша мама срочно отдала 17-летнюю Нюру замуж за местного
батрака, бывшего у новых властей в почете. Ни о какой любви со стороны
Нюры речи и не могло быть, а Саше, ее будущему мужу, Нюра нравилась,
хотя он, не будь новых порядков, никогда бы и не мечтал даже заиметь
такую невесту. Нюра сначала наотрез отказалась от замужества: был у нее
парень, которого она любила, но наша мама настояла: "Спасай нас, Нюрка,
спасай! На тебя вся надежда! А то новая власть изничтожит всю нашу
семью! И тебе не поздоровится! Попомни меня!" И Нюра пошла на эту
жертву, чтобы спасти нашу семью. Она тут же, с согласия нашей мамы,
отказалась от своих "родителей-кулаков", стала женой батрака и смогла
взять надо мной, братом Николаем и твоей матерью, которая была старше
меня на три года, опеку. Бабушка же твоя, моя мама, чтобы ее не
арестовали, ударилась в бега... Алексей тоже скрывался.
...Разбогател дедушка в конце 19-го - начале 20-го веков,
когда в результате переселения людей в Сибирь и на Дальний Восток по
Столыпинской реформе очень дешево продавались земельные наделы. По этой
же реформе были учреждены Земельные банки, где можно было взять
долгосрочную ссуду. Умный дедушка воспользовался ссудой, скупил много
земли и развел большое хозяйство. Я помню, что у нас было несколько
коров, лошадей, овец, много всякой птицы. Было также много построек:
сараи, амбары, клуня. Только у моего дедушки была единственная на все
село молотилка, т.е. зерно из колосьев вырабатывалось механическим
способом. У нас была пасека. Дедушка собирал по три бочки меда в год.
Трудилась вся семья плюс в летнее время дети да плюс два батрака.
Последнее обстоятельство и послужило мотивом для позднейшего
раскулачивания. Это случилось в 1929-м году. Я смутно это помню. В это
время мы только-только оказались в Староверовке. Я не помню, как
увозили дедушку с бабушкой, но помню, как ночью кто-то пришел за мамой,
и она куда-то срочно ушла. Я проснулась ночью от того, что мама ругала
Катю, твою будущую мать, за то, что та вовсю громко ревела и никак не
хотела от нее отстать: Катя так и увязалась ночью за мамой. После этих
событий мама скрылась из Староверовки и срочно, чтобы как-то
легализоваться, вышла замуж за Чаюка Якова Мефодьевича и стала
Чаюковой. Он был вдовцом с 5-ю детьми нашего возраста. Жил он в
Водолаге (там же, в Харьковской области), где я потом тоже жила и
училась в школе на украинском языке. Но это потом...
Алексей, самый старший из нас, к тому времени был женат на
некоей Кате из другого села. У него родилась дочь Вера. После
раскулачивания Алексея все же поймали и отправили в Трудовую Армию на
Дальний Восток, а его жена Катя с ребенком ушла к своим родителям. Я
уже смутно помню последовательность событий, но вспоминаю суетню,
возникшую по этому поводу, и как мама снабжала деньгами и золотом
какого-то своего родственника (по-моему, это был ее брат Трофим
Бурцев), чтобы тот поехал на Дальний Восток, нашел там Алексея, выкупил
бы его и отвез куда-нибудь в другое место, где того бы не достали
большевики. Родственник этот действительно отправился на Дальний
Восток, там, как раба, выкупил Алексея у местных властей, тайно приехал
с ним в Староверовку, забрал там еще и Николая, моего брата, который в
это время скрывался у дедушки Егора, хотя формально и был под опекой
Нюры, и отправился с обоими подальше от наших мест, на Кавказ. Чтобы
тебе было более понятно, привожу года рождения меня, моих братьев и
сестер: Алексей - 1908 г., Анна (Нюра) - 1912 г., Николай - 1915 г.,
Катя - 1918 г., Рая - 1921 г. Николай мне потом рассказывал, что они
сначала поехали в Очамчири (Абхазия), а потом поселились в станице
Апшеронской, впоследствии Хадыженского района Краснодарского края, где
Алексей за взятку (большевики этим не брезговали) устроился работать в
"Заготзерно" главным бухгалтером: к описываемым событиям Алексей, имея
7 классов образования, что по тем временам считалось довольно
приличным, окончил в Водолаге бухгалтерские курсы. Николая Алексей
устроил туда же счетоводом. Появилась хоть какая-то база для нашей
семьи. Я и мама, которая вскоре ушла от Чаюка, убежали туда в голодный
1933-й год: на Украине начался голодомор. Вымирали целые села. Люди ели
людей. Одна моя ровесница, жившая в те времена не на Украине, а уже
южнее, в Ростовской области, рассказывала мне, что их большая семья
выжила только благодаря тому, что их отец сумел спрятать от большевиков
мешок лука, который одной ночью закопал не у себя на огороде, а где-то
за селом: в те времена власти, чтобы забрать зерно у людей,
перекапывали все подворье в поисках хлеба. Знали, что люди закапывали у
себя во дворе зерно. Почти все село, рассказывала мне эта знакомая,
тогда вымерло, а их семья выжила за счет этого утаенного мешка лука!
Сейчас в это трудно поверить, но так было! Да ты уже помнишь
послевоенную голодовку на той же Украине, когда Нюра, чтобы спасти свою
семью, прислала своего сына Данника к вам в Нефтегорск, а дочь Ларису -
ко мне в Баку. А тогда моя мама, твоя бабушка Феня, не только спасалась
от голодовки, но и решила окончательно "замести следы" и подальше
уехать от мест, где ее все еще могли арестовать. Алексея к тому времени
забрали служить в Армию, но Николай продолжал работать в Апшеронке.
Впоследствии Николай заболел туберкулезом и в 1939 году, уже после
твоего рождения, умер. Это была вторая большевистская жертва нашей
семьи. Потом Алексей вернулся из Армии и чтобы как-то укрепить свое
политическое положение, женился на местной партийной активистке Нине
Петровне Зацепиной, и стал жить в ее вечно пьяной семье: в ней пили
все, пили запойно, включая и Нину Петровну. Ты помнишь, что Нина
Петровна умерла от запоя в Донецке в начале 60-х годов.
Нюре в период раскулачивания было почти 17 лет. Как я уже
тебе писала выше, чтобы спасти нас, она отреклась от родителей (таково
было условие) и взяла на иждивение Николая, Катю и меня. Для этого она
тоже, как и мама, срочно вышла замуж безо всякой любви за Александра
Семенюка - голодранца-работягу, намного старше ее, бывшего тогда в
почете у Советских властей, и уехала с ним в Красноград, а мы с Катей и
Николаем остались в Водолаге. Нюра, несмотря на все обстоятельства,
оказалась верной женой (современная Татьяна Ларина) и всю жизнь прожила
с Семенюком в его Краснограде. Там же у нее было и единственное рабочее
место: городская почта. Оттуда она ушла на пенсию. У нее родились
мальчик Даник и девочка Лариса. Мальчик потом стал полковником милиции
в Челябинске, а девочка - директором школы в Одессе. Умерла Нюра в 1996
году, пережив своего нелюбимого мужа всего на несколько лет. Но это
тебе, Тима, все и так известно.
Я тебе писала, что дедушку с бабушкой после раскулачивания
отправили в ссылку на Север, на Соловецкие острова. По дороге бабушка
Полина умерла, а дедушка отбывал наказание один. Там ему очень помогли
монахи, иначе бы он не выжил. Через 4 года его реабилитировали, и он
вернулся домой, вернее не к себе домой, т.к. там все было разорено, а к
Нюре в Красноград. К тому времени только Катя, твоя мама, жила у Нюры:
она училась в Краснограде в медицинском техникуме. Дедушка был уже
довольно в летах и сильно тосковал по остальным своим внукам. Несмотря
на свой возраст, он решил повидать нашу маму, свою сноху, и остальных
ее детей и отправился пешком на Кавказ, к нам, в Апшеронскую. Он шел
пешком 2 месяца, питался милостыней и все-таки дошел. Побыл у нас всего
несколько дней и отправился назад. И опять пешком. Просто какой-то
Максим Горький!
Ты спрашивал, какова судьба нашего большого дома. Она
такова: сначала там была школа, в войну в нем находился немецкий штаб,
а потом дом сгорел. Я знаю, что там шли сильные бои. Алексей жил в Апшеронской, работал. Его жена, Нина, тоже
работала. К началу войны у них уже было двое детей-погодков - Валентин
и Владимир. В начале войны Алексей был взят в Армию, служил при штабе
писарем, а к концу войны совершил из Армии побег. В это время немцы уже
повсюду отступали. Причины побега я не знаю, и понять не могу, т.к.,
по-моему, жизнью своей он не рисковал, а вот маму мог подвести под
монастырь. И себя тоже. Когда он легализовался, то стал Зацепиным по
фамилии своей жены Нины Петровны. А потом каким-то образом вернул свою
фамилию. Каким - не знаю. Он не любил вспоминать об этом периоде своей
жизни. Только однажды он неохотно мне пояснил, что в штабе, где он
служил писарем, он не захотел незаконно выписывать что-то кому-то из
начальства и его должны были за это отправить прямо на передовую,
которая в это время проходила где-то за Ростовом, ближе к Кавказу.
"Немцы волной катились к Кавказу, а наши все бросали и бросали живую
силу под колеса их танков и не могли этот вал остановить. Я должен был
оказаться под теми танками. Я помнил, что с нашей семьей сделала
Советская власть, и не стал отдавать свою жизнь за нее. Просто сбежал.
Ну, а потом за деньги легализовался. Коммунисты тоже любят деньги... ќ"
- заключил тогда свой рассказ Алексей.
Далее судьбу Алексея ты знаешь: оба его сына вдвоем,
пьяные, насмерть разбились на одном мотоцикле в середине 60-х годов в
Донецке. Незадолго до этого Алексей оставил свою вечно пьяную супругу
Нину Петровну, женился на Катиной подруге и прожил у той "в приймаках"
20 лет. До самой своей смерти, Хотя его новая жена ни дня при нем не
работала, но ее собственный дом, эта ее "на праве личной собственности"
собственность, как это витиевато определяли тогда власти, постоянно
держал Алексея в подвешенном состоянии: в любой момент он мог оказаться
на улице. Так почти и случилось: после выхода Алексея на пенсию он
из-за гангрены потерял одну ногу. Его новая супруга мгновенно отселила
его, неходячего, в наспех построенную прямо у них во дворе будку,
больше похожую по размерам и форме на собачью конуру, в которой он в
полном одиночестве и умер от инфаркта в 1980 году. Такие непростые
судьбы у обоих моих братьев, Николая и Алексея.
Моя мама - Бурцева Феодосия Лукьяновна, Феня, как ее все
звали, - из рода Бурцевых. Она была последним, пятым, ребенком в семье.
Родилась в 1890 г. в семье зажиточных крестьян. Ее мать была
единственной дочерью в семье, поэтому родители не хотели ее отдавать
замуж далеко, а выдали замуж за своего батрака Лукьяна. Это был тихий и
очень спокойный человек. Зато ее мама, которую звали Екатерина, была с
большим-большим характером. Екатерина впоследствии умерла от
скарлатины, но оставила после себя пятерых детей. Одного ребенка я не
вспомню, а остальные - это мои дяди Трофим и Иван, тетя Мария и мама -
Феодосия. О тете Марии у меня никаких сведений нет. Дядя Иван умер
рано. Дядя Трофим умер в 1944 году Нефтегорске, в котором вы с Катей
поселились в конце войны и куда твоя бабушка, моя мама, вместе со мной
переехала перед войной из Апшеронки, от которой до Нефтегорска люди
ходили в те времена пешком. Дядю Трофима у нас в семье звали просто
"Лукич", точнее - "дед Лукич". Он жил через дорогу от нашего домика в
небольшом однокомнатном строеньице почти у самой дороги. Жил одиноко,
т.к. два его сына еще до войны утонули, рыбача где-то в Азовском море.
Вся комнатенка деда Лукича представляла собой полностью закопченное
черное помещение. В своей одинокой жизни он был настолько экономен, что
никогда не выбрасывал никаких очисток от картошки - все съедал. Его
скупердяйство поражало даже его сестру, мою маму. Дед Лукич помер,
когда ему было 72 года. Моя мама, как ты знаешь, пережила его на 30
лет...
Мама была красивой девушкой и вышла замуж за нашего отца
по взаимной любви. Ей было 16 лет, отцу - 20. Осталась она вдовой в 30
лет с пятью детьми на руках. Потом от Чаюка у нее родилась дочь Надя,
но мама в голодный год отдала ее кому-то на воспитание в Харьков. Мы в
те времена едва-едва выжили. Не надо тебе говорить, что мама, хотя и
была полностью неграмотной, была женщиной умной, расторопной,
трудолюбивой и очень строгой. Мы ее боялись и беспрекословно ей
подчинялись. От ее нефтегорских соседей мне известен случай,
произошедший с ней во времена немецкой оккупации: однажды двое немецких
солдат вошли к ней во двор и попытались, как это они всегда и у всех
жителей делали, забрать у нее со двора свинью. Мама сначала кричала на
них, а когда те стали пытаться вывести свинью со двора, ударила одного
из них чем-то по голове. Немец свинью бросил и схватился за автомат.
Хорошо, что его спутник удержал товарища, не то быть бы маме
застреленной. Однако после этого случая соседи посоветовали маме
скрыться в другом поселке, пока стоявшая в Нефтегорске часть не покинет
поселок. Маме было не привыкать скрываться от властей: она так и
сделала. И, как оказалось, во время: на следующий день ее двор усердно
обшаривала целая группа немецких солдат... Помню, когда дедушка Матвей
однажды ей сказал, что вышел Указ обязательно менять все золотые деньги
на бумажные, мама ответила: "Вы, батя, как хотите, а я этого не
сделаю". Она замуровала свое золото в стене, а потом оно ей
пригодилось: с его помощью она выкупила Алексея из Трудовой Армии, в
голодные годы сдавала золото в Торгсин в обмен на продукты, чтобы
спасти нас с Катей. Кроме этого, помню, как мы вдвоем, чтобы выжить,
пропадали с ней в Харькове: с вечера где-нибудь занимали очередь за
хлебом и на следующий день, если нам везло, покупали 4 кг хлеба. Часть
из него я продавала (мама боялась, что ее поймают и осудят за
спекуляцию и поручала это мне, малолетней), а остальную часть я
отвозила ежедневно Кате в Водолагу (это 60 км поездом). Ехала, конечно,
без билета. Отдавала Кате на вокзале хлеб и тут же возвращалась опять в
Харьков. Катя тогда училась в 7-м классе, а я, бродяга, добывала с
мамой хлеб и потому потеряла год. Но зато так мы выжили. А бедный
дедушка Егор, которого мы так любили, умер голодной смертью. И его
жена, бабушка Акулина, тоже. С Яковом Чаюком мама прожила где-то года полтора-два...
Потом мы с мамой уехали на Кавказ в Апшеронскую, к Алексею и Николаю, а
Катя стала жить у Нюры, так как поступила учиться в медицинский
техникум. После учебы в техникуме Катя проработала года два в селе
фельдшером, а потом приехала к нам в Апшеронскую. Там у нее был
неудачный роман с одним парнем. Ты знаешь свою мать: она никому ничего
не прощала: пошла в свою бабку Екатерину. И на этот раз в отместку она
завербовалась на работу в городок Ивдель Свердловской области. Там она
и познакомилась с твоим отцом. Ты спрашивал, кто твой отец. Твой отец,
Павел, был на 6 лет старше твоей мамы. Он работал в Управлении, которое
занималось лагерями для заключенных (знаменитый ИвдельЛаг). Он родился
в Ленинграде, а в Харькове окончил школу НКВД. К тому времени родителей
у него уже не было. Это был спокойный, уравновешенный, добрый,
серьезный человек. Хорошо пел. Красивый был, хорошего роста. Жаль, что
твоя мать после войны разошлась с ним. И все из-за ее
сверхпринципиальности: оказалось, что на фронте твой отец завел себе
"боевую подругу", которая от него родила ребенка и тут же письменно
сообщила об этой своей удаче твоей матери. Тогда такое было сплошь и
рядом. А твоя мать, Катя, в отместку тут же выскочила замуж за
демобилизованного морячка-ленинградца, Скородумова Ивана,
подлечивающего свои морские раны в условиях кавказского климата и
страдавшего, кроме сильной контузии, неизлечимой русской национальной
болезнью. С ним она, это ты уже знаешь, прожила 8 лет, родила от него
Вовку, который затем превратился во взрослого бездельника, за всю свою
жизнь так нигде и не поработавшего и жившего за ее счет. Дальнейшая
личная жизнь моей сестры протекала на моих глазах и никак не
складывалась: она несколько раз жила гражданским браком с различными
мужчинами и закончила свой жизненный путь в 1993 году, как ты тоже
знаешь, в Баку с очередным героем своего романа, бывшим каспийским
моряком, а затем фотографом при больничном морге.
Скажу теперь о себе. Когда мы приехали в Апшеронскую, я
должна была сесть в 4-й класс, а меня посадили в 3-й, т.к. я до этого
училась на украинском языке. Так что я опять потеряла год. Училась я
только на пятерки до самого конца. После 7-го класса поехала в
Красноград навестить дедушку. Еле нашла: он охранял колхозную бахчу,
расположенную далеко от Краснограда. Дедушка мне очень обрадовался. Я
ему тогда еще прямо на бахче подстригла волосы и бородку. Немного
побыла с ним, а потом простилась: оказалось - навсегда. То было лето
1938 года. Я, лягушка-путешественница, отправилась на Урал по просьбе
твоей мамы: скоро на свет должна была появиться Ваша Светлость. Помню,
что в Москве у меня сперли из кармана последние 3 рубля, так что дальше
я ехала абсолютно голодная. А если учесть, что у меня был билет только
до Свердловска, то вообще... Но мне было не привыкать ездить без
билета. Короче, я добралась до Надеждинска, а оттуда каким-то газиком
чудом доехала до Ивделя. И застряла в Ивделе на 2 года. Вынести жизнь
твоей матери с твоим отцом было нелегко: она его не любила и... ты сам
знаешь многое из этой истории. Но ты был рядышком, и я тебя очень
любила, нашего красавчика. 60 с лишним лет я хранила фотокарточку, где
ты - маленький и в кепочке., которую тебе пошила твоя няня Варя, бывшая
заключенная, оставленная в Ивделе на поселение, когда-то личная
портниха одного высокого ленинградского партийного деятеля,
репрессированная вместе со своим благодетелем. Это был 1943 год А
теперь давно нет ни фото, ни тети Вари ... Я все-таки надеюсь на время,
что хотя бы фото найдется... После твоего рождения моя мама, твоя бабушка, прислала к
Кате уже больного Николая: надеялась, что Катя, сама медработник, Катя,
которая сама в это время, благодаря твоему отцу, очень хорошо была
материально обеспечена и уже провела лето 1939 г. на курорте в Крыму,
что Катя как-то поможет Николаю. Но этого не случилось: та побоялась,
что вся семья заразится туберкулезом и отправила Николая обратно. Он
вернулся назад в Апшеронскую и вскоре его не стало... Мать твоя
действительно заработала туберкулез, который обнаружился у нее в 1944
г. сразу по приезде в Нефтегорск. Однако твоя бабушка, моя
замечательная мама, чудом ее вылечила с помощью меда и собачьего сала.
У тебя же туберкулез был на подходе еще в Ивделе: там врачи
предупредили Катю, что если она не вывезет тебя куда-нибудь на юг, то
туберкулеза тебе не миновать. Но юг уже был под немцами, и поэтому вы
оказались в эвакуации в Узбекистане, в г. Андижане, а твой отец перед
этим отправился на фронт. Ты мне сам рассказывал, что помнишь летное
поле, стоящий посреди поля военный самолет с большой красной звездой на
боку и отца, который взял тебя на руки, высоко подбросил вверх,
подхватил, обнял, поцеловал, поставил на землю и быстро побежал к
самолету, поддерживая на ходу болтавшийся планшет...
После двух ивдельских лет я вернулась домой. Мама жила уже
в Нефтегорске, выйдя туда замуж за старика Махова. Махов умер еще во
время войны, но за мамой в поселке прочно закрепилась кличка "Машиха".
В Нефтегорске я и закончила 10-й класс. Выпускной вечер был в день
начала войны. Мы всем классом ушли на фронт. Сначала я служила в Баку в
войсках ПВО, потом нас отправили на Дальний Восток. Наш штаб находился
в Ворошилов-Уссурийске. Мы несли службу на сопках в 60-ти км от
Владивостока. Я была связистом, потом стала сержантом, командиром
отделения связи. Одновременно я была комсоргом роты, а потом батальона.
Там я познакомилась с моим будущим мужем: Арам Арутюнович находился на
партийной работе. Когда закончилась война и нас в сентябре 1945 г.
демобилизовали, он сделал мне предложение. Так я оказалась в Баку, куда
потом забрала из Нефтегорска свою, а потом и твою маму. Ты помнишь, как
мы приехали за твоей бабушкой с моей Жанночкой, которой тогда было два
с половиной годика, как она тебя называла "Тимка - яяза" и как однажды
стукнула тебя граненым стаканом прямо в глаз...
Мы с мужем оба работали, а учились поочередно: сначала он
закончил ВУЗ, потом я. Я получила специальность учителя русского языка
и литературы и всю жизнь проработала в школе, дослужившись до должности
завуча. Все остальное ты уже знаешь - это происходило на твоей памяти.
Мой Арам Арутюнович, ровесник Алексея, бакинский ребенок-сирота
голодных 20-х годов, работал у своего богатого дальнего
родственника-ресторатора подносчиком воды, потом за какую-то детскую
провинность оказался на улице, жил, где придется, питался, чем
придется. Был подобран местным комсомолом, стал страстным его
активистом, участвовал в отрядах ВЧК в борьбе с "контрой", вступил в
Партию. После войны Арам окончил торговый институт, работал начальником
планового отдела Закавказского Военного Округа, был кристально честен.
Например, имея в своем подчинении огромное число всяких ресторанов и
других точек общепита и торговли, всегда просил у мамы, если не успевал
дома пообедать, 10 копеек "на пирожок", за что моя мама его очень
невзлюбила: при таких-то, мол, возможностях да еще у семьи деньги
отбирает. Она так до конца и не поверила в его абсолютную честность и в
моменты обострения отношений обзывала его не иначе как "армянской
мордой". Арамчик все это стойко сносил. Дома у нас, кроме большого
количества книг да двоих детей, ничего особенного никогда не было. Арам
впоследствии стал заслуженным экономистом Республики, окончил еще
факультет журналистики, получил персональную пенсию. Умер он, как ты
знаешь, в 1977 году. Слава Богу, что не дожил до известных Сумгаитских
и Бакинских событий, когда опять вырезали армян... Но и сегодня его
праху не дают покоя: армянское кладбище в Баку, где он был похоронен,
варварски снесли, а прах бедного Арамчика, Арамчика, который столько
добра сделал для республики, так беззаветно служил ей до конца дней
своих, пришлось тайно переименовать в прах русского, с русской
фамилией, именем и отчеством, чтобы не утерять его навсегда в глубинах
националистическо-религиозной азербайджанской ненависти и
перезахоронить на русском кладбище. Ибо даже праху армянина нет места в
современном демократическом Азербайджане... Перезахоронить вместе и
рядышком с его русской свекровью, обзывавшей его в минуты
неудовольствия не иначе как "армянской мордой". Да упокоятся они оба в
мире и согласии на новом месте...
Вот в такой бурный поток попала вся наша семья, и черные воды его почти всю ее безвозвратно поглотили...
...Родилась я на заре, в амбаре. Отец в это время был в
поле. Мама сама слыла в селе повивальной бабкой, вот и решила сама у
себя тоже роды принять. А я никак не хотела появляться на белый свет.
Был момент, когда мама испугалась. Но с ней в это время была Нюра,
которую мама взяла с собой в амбар: на всякий случай. Вот Нюра ей и
пригодилась. И все обошлось: я появилась на свет, почти как Иисус
Христос. Только не в хлеву, а в амбаре... ...Помню из детства, как мама ушла за 10 км в село на
базар, а старшие все забрались на бахчу и принялись разбивать арбузы в
поисках спелых. Зеленые бросали под горку (наш дом стоял на пригорке).
Когда мама стала подходить, она все поняла. Я бросилась к ней
навстречу, и мне от нее досталось больше всех, хотя я и не принимала
никакого участия в этой арбузной оргии. Еще помню утро, мы выстроились
в очередь к кадке с медом. Я - замыкающая. Мама берет деревянную
лопатку и говорит: - Рая, ты - самая маленькая. Подойди первой.
Я получаю большой кусок белого пахучего меда...
О детстве могу писать и писать без конца...
Твоя тетя Рая.
Москва, 2008 г.
Источник: http://zhurnal.lib.ru/p/pbi/potok.shtml |
